Азамат храбрее меня, ему страх движения не стесняет. Но это не значит, что с ним все иначе. Прижимаюсь к нему крепко-крепко.

– Котик, – шепчу, – я все понимаю. Я подумаю. Ты только не переживай так. Я не буду ходить одна. Подберу себе охранника. Со мной все будет хорошо, обещаю.

Он вытаскивает голову из тепла между моей шеей и покрывалом, как страус из песка. Улыбается. И наконец-то возвращает поцелуй. Это каждый раз так прекрасно, когда он так близко, что между нами стираются границы, и он всегда точно знает, что я захочу сделать в следующий момент, – я уверена, он не угадывает, просто мы так синхронизированы, что у непонимания просто нет шансов. Наша любовь как танец – в ней нет места неловкости, запинке, мы чуем ритм друг друга и подаем сигналы вибрацией ресниц и температурой кожи, бессознательно, соматически. Я люблю смотреть на него, но знаю, когда надо закрыть глаза, чтобы его не смутить. Но когда он вот так запрокидывает голову и втягивает воздух сквозь сжатые зубы, я знаю, что могу смотреть сколько угодно, потому что он в этот момент слепнет, и не видит хищный восторг на моем лице, и не знает, что эта конкретная женщина любит глазами. Боже, как же ты прекрасен, неужели-это-все-мое…

Я пристраиваю голову у него на плече, стараясь не положить слишком много волос ему в рот. Все равно, как ни верчусь, он мотает головой и убирает ползучий локон с губ, потом гладит меня по макушке.

– Лиза?

– Мм?

– Я знаю, что ты смотришь.

– Куда? – Я оборачиваюсь к нему и снова закрываю ему пол-лица кудрями, будь они неладны.

– На меня, – поясняет он, приглаживая мое руно.

– Э?..

– Ты отворачиваешься, чтобы меня не стеснять, но я все равно замечаю.

– Ну-у…

Он сползает пониже, чтобы наши лица были на одном уровне. На его лице выражение озадаченное. О-хо-хо.

– Тебе действительно так нравится? – спрашивает вкрадчиво.

– Н-ну да, – пожимаю одним плечом. – В смысле, если б не нравилось, я бы не стала, ты ж понимаешь, телу не прикажешь, и все такое…

Он смотрит на меня некоторое время изучающе – точнее, это моя догадка, потому что я-то взгляд поднять боюсь. Напорется, не поверит. Так уже было.

– Не прикажешь… – повторяет он эхом. – Что ж, раз нравится… смотри. Я хочу сказать, можешь не прятаться. Я… – Он снова замолкает и продолжает, как будто только что осознал и очень удивился: – Я не стесняюсь.

Обещать-то я обещала, но ситуации это совершенно не меняет. Таскать за собой пару амбалов мне ничуть не больше улыбается сегодня, чем вчера. Ну ладно, до Янкиного дома меня может проводить охранник. И подождать в приемной, пока мы наобщаемся. А меня все это время будут мучить угрызения совести, что задерживаю человека без необходимости. Ну и что, что ему за это платят – его таланты можно использовать гораздо практичнее, чем для просиживания штанов. О-хо-хо, как бы мозг отключить? Хотя от отключенного мозга-то как раз самая большая опасность.

В общем, охранника я все-таки с собой притащила, твердо сказав себе, что спокойствие Азамата важнее чужого времени. Посадила я этого лба в приемной играть в телефон, а сама пошла с Алэком на осмотр. И очень хорошо, что охранника со мной не было, когда из-за угла розовым вихрем вылетела Орива, вцепилась мне в плечи и оттащила в темный угол с воплем «Хотон-хо-о-о-он, я щас такое расскажу-у-у!!!»

Алэк изумленно икает.

– Тише ты, я же с ребенком! – шикаю я, приходя в себя. – И вообще больше никогда так не делай, я теперь с охраной хожу, еще зашибут ненароком!

– Я попробовала! – перебивает меня Орива. – С ним!

Я пару раз моргаю, прежде чем вспоминаю, о чем она может говорить.

– С этим… Шатуном, что ли?

– Да-а, да-а! – с энтузиазмом кивает Орива. – Кстати, у него имя двурукое и очень красивое!

Двурукое имя – это на «й», то есть и с певчими, и с глухими сочетается. Ну, по крайней мере, обойдется без драм. Я, правда, весьма приблизительно представляю, что бывает, если люди с неподходящими именами пытаются пожениться, но знаю, что ничего хорошего.

– Я очень за тебя рада, – говорю. – Ну и как ощущения?

Девица слегка розовеет.

– Ну, когда он наконец понял, чего я от него хочу, то… – Она розовеет сильнее и несколько раз заправляет за ухо прядь волос, которая и не думала выбиваться. – В общем, в этих ваших фильмах все правда. – Она прикрывает рот ладонью и продолжает почти шепотом: – Я так удивилась, когда это почувствовала… До последнего была уверена, что все выйдет, как обычно. И главное, Шатун-то сначала понять не мог, если я уж решила ему дать, то зачем оттягивать и какими-то странными вещами заниматься. А потом как пошло… В общем, он тоже очень удивился. И думал, со мной так всегда. А я ему такая говорю, мол, нет, только с тобой так здорово. Я вам скажу, у него взгляд был… Короче, мы еще два раза попробовали, и он очень-очень старался. – Орива улыбается во все тридцать два зуба и многозначительно хихикает. Я чувствую себя прям-таки совратителем малолетних.

– Очаровательно, – ухмыляюсь. – Пациенты не шарахаются от твоего плотоядного оскала?

Орива закатывает глаза.

– И вы туда же! Меня Яна уже второй день в смотровую не пускает, говорит, у меня «на лице написано», что я «нашла себе грелку в постель». Про лицо она меня так напугала, я сразу побежала в зеркало смотреть, подумала, вдруг кто пошутил…

– Я представляю, как Яна радовалась, – говорю, сама с трудом сдерживая смех.

– Ну а мне откуда знать, что это ваше земное выражение какое-то? – обижается Орива. Но долго делать серьезное лицо она не может, улыбка неумолимо возвращается. – Короче, спасибо вам огроменное, я теперь такая счастливая! Мне кажется, я даже умнее стала. И смелее. И Шатуну я гораздо больше нравлюсь теперь. Он даже пошел на другую работу, чтобы получать побольше и поухаживать за мной нормально. Хотя теперь-то чего, лучше б ужин готовил к моему приходу.

Она пожимает плечами и отмахивается.

Я качаю головой в любимой манере Старейшины Унгуца. Значит, все-таки дело не в генах и не в воздухе, а в подходе. Ох, чувствую я, что бы там Азамат ни говорил, а социальные устои Муданга очень скоро начнут рушиться. За Ориву я бесконечно рада, но вот как изменится положение муданжских женщин, когда мужики поймут, что секс нужен всем в равной степени? А уж что будет, когда окажется, что люди нравятся друг другу помимо воли богов… Неодобренный брак, внебрачные дети… Надо менять отношение к безродным.

– Ты понимаешь, – говорю Ориве, – что представляешь собой уникальный эксперимент?

– Вроде того, – ухмыляется она. – Яна мне советует статью написать, но я пока стесняюсь. Если я просто напишу, что, мол, мне Хотон-хон кое-чего посоветовала и теперь все здорово, – вас ведь порвут, чтобы узнать, в чем соль. То есть надо сразу подробно написать, так ведь? Ну вот, а я стесняюсь. И потом, а вдруг Шатун мне разонравится. Или я ему. Вот будет позорище… Я лучше подожду пока, спешить-то некуда.

– Это могло бы осчастливить многих людей, – замечаю. – Но и создать проблемы многим людям тоже. Так что делай как знаешь. Про меня и Янку вся планета шушукается, устрицы мы или нет. Про тебя скоро тоже начнут, а там два возможных объяснения – либо этим можно заразиться, либо научиться. И, я думаю, многие захотят научиться. Так что будь готова делиться опытом.

– Да я вот как раз подумала, – кивает Орива. – Может, предложить Эсарнай перевести те фильмы? Ей, наверное, тоже будет интересно, у нее вон какой муж красивый. – Орива многозначительно приподнимает брови.

Я отвечаю ей тем же.

Наше мимическое общение прерывает Алэк, которому надоело на мне висеть неподвижно.

– Пошли, обсудим, пока молодой человек будет занят, – предлагаю я и помогаю Алэку повернуться в слинге поудобнее. Когда постоишь с ним наперевес подольше, начинаешь задумываться о коляске. Тяжеловато уже. Наверное, все-таки будет крупный мужчина. Сейчас попрошу Янку посмотреть по ДНК вероятный рост…