– А они правда фрукты? Такое название смешное…

– Да-да, а по-другому они называются мангустовы яблоки. Тирбишу с Бойонботом выговор устрою за недогадливость, когда проснутся. Кто еще мог эликсира удачи в таком количестве принести, как не бог?

– Знаешь, – говорю, подумав, – лучше не планируй их ругать.

– Почему?

– Ну, если они напились этого эликсира, то вполне может так выйти, что ты почему-нибудь не сможешь устроить им выговор. Ты, конечно, его тоже пил, то есть ничего плохого не случится, но… лучше не напрашиваться, правда же?

Мы снова покатываемся, и наш смех гулко отдается о скалы и разносится над розово-оранжевыми закатными водами Дола.

Глава 4

Мой опыт показывает, что вино из драконьих яиц, выпитое за ужином, делает утро радужно прекрасным. За окном сияющее зеркало Дола, которое, наверное, никогда не перестанет меня восхищать, легкий ветер треплет макушки сосен, иногда заклекочет какая-нибудь морская птица, а в остальном тишь и благодать. Ребенка в кроватке нету, надо думать, Азамат забрал. А впрочем, вот и они.

Азамат заходит с мелким в одной руке и кружкой кофе в другой. Той самой кружкой, что я на Гарнете покупала.

– Проснулась? А я научился из бутылочки кормить. – Он пристраивает мелкого рядом со мной на подушку.

– Ах вот почему мне удалось так долго проспать. – Я сладко потягиваюсь. – Надо будет сейчас еще сцедить, пока кофе не выпила, а то зачем ребенку кофеин? Правда же не нужен?

Мелкий издает пару писков, не очень разумно таращась в потолок.

Азамат подает мне молокоотсос и наблюдает за моими манипуляциями, задумчиво покачивая головой. Мысль, что материнское молоко можно слить, заморозить и скармливать отпрыску по мере надобности, для муданжцев оказалась просто революционной. Даже Орива смотрела на меня квадратными глазами, когда я упомянула о такой возможности еще до родов. Однако эта идея стремительно распространилась, мамаши радостно кинулись спихивать кормление на няньку, при этом совершенно не соблюдая технику безопасности. Пришлось мне срочно писать и вывешивать в местную Сеть мануал, а Азамат послал на Гарнет торгового представителя закупить молокоотсосы и молокогрейки, которые правильно размораживают и не перегревают молоко. В кои-то веки стремление муданжских женщин во всем мне подражать дало положительные результаты: они действительно очень стараются сделать в точности так, как я написала в мануале, так что, надо надеяться, детям они не навредят. Но вообще неприятная это история. С одной стороны, жалко теток, которым надо постоянно быть при младенце, ни поспать нормально, ни развеяться. С другой, у муданжек вообще материнский инстинкт слабовато развит, а теперь многие целиком спихнули заботу о детях на мужей. С третьей стороны, стало больше кормилиц, потому что передача продукта потребителю существенно упростилась. В общем, я убеждаю себя, что так все же лучше, а если какая мамаша своего новорожденного рада век не видать, так ее отношение не улучшится, если он ей еще и спать не дает по ночам.

– Как наши гости? – спрашиваю. – Кто-нибудь встал?

– Ма поднялась. Застала меня на кухне за кормлением, обиделась на тебя – ты ж ей позавчера сказала, что сама кормишь. Никак не верила, что молоко твое, думала, козье. Потребовала попробовать, дескать, по вкусу сразу отличит. Я дал немножко, ты не против?

– Да пожалуйста, у меня много, – смеюсь. – Ну она поверила?

– Да, на вкус узнала и устыдилась. Теперь очень жалеет, что в ее время до этого не додумались.

Закончив сцеживание, предлагаю мелкому десерт, но он категорически заявляет, что сыт. Мы с Азаматом еще некоторое время тискаем его. Ворковать с ребенком, как и с кошками, я могу только на родном языке. Наслушавшись Азамата, я нахваталась всяких умильных словечек, но просто повторять за ним – это ведь совсем не то же самое, как нести разнообразный трогательный бред самостоятельно. Азамата очень смешат звуки, которые я издаю. Он даже выучил несколько более-менее осмысленных слов типа «котик», «лапочка», «масенький» и что мне еще не стыдно было переводить.

– Этак я вместе с ним твой язык выучу, – хмыкает Азамат.

– Было бы неплохо, особенно если учесть, что моя мама говорит только на нем.

Азамат ненадолго задумывается.

– Вообще, можно и ускорить процесс, наверное. У вас ведь есть какие-нибудь курсы, учебники, да? Если уж я всеобщий освоил и даже по-джингошски понимаю, может, и твой как-нибудь выучу?

– Я спрошу у бабушки. Она у меня всю жизнь наш язык преподает, она и курсы подскажет, и какой учебник получше. Она, правда, суровая, все-таки начальница.

– Вот и отлично! Но я не устаю поражаться, твоя бабушка ведь уже пожилая женщина – и все еще работает?

– Ну, она преподает… Вон, у Старейшины Асундула жена ведет детский клуб, а она моей бабки не моложе.

– То все-таки дети… А я вот даже не знаю, смог бы я в молодости учиться у женщины? Это сейчас я, тебя хорошо узнав, понимаю, что женщина может разбираться в какой-то сложной профессии. Но я даже представить себе не могу, сколько времени должно пройти и что вообще надо делать, чтобы наши обычные парни согласились учиться в школе у женщины.

– Это ты мою бабушку не видел, – смеюсь. – Она не то что вашу молодежь, она ваших Старейшин учиться заставит.

Мы спускаемся вниз, где Азаматова матушка уже наварила чомы на плотный муданжский завтрак.

– Здравствуйте, имигчи-хон! Как спалось?

– Ой, Лиза, не говори! Я как завалилась после обеда, так до утра и придавила! Старая я стала вино пить.

– Ну чувствуете-то себя хорошо?

– Отлично! Прям как заново родилась! Да такой зуд в руках, делом заняться хочется. Вот, копченой рыбки подогрела, чомы сварила… Да ты садись, Лиза, чего в холодильнике роешься?

– Я рыбу на завтрак не могу, мне надо чего-нибудь сладкого. Сейчас вот пару яиц взболтаю с ягодой, будет бисквит.

Яйца лебяжьи с фермы в восьми километрах к востоку. Ягоду нам поставляет семья сторожа, они ее в промышленных количествах собирают, нам-то некогда, да и местный лесной гнус ни одного репеллента не боится.

Азамат слегка прибирается на кухне – ставит мыть детскую посуду, протирает стол и плиту, походу обнаруживает, что два моих кота угнездились в не убранной вовремя кастрюле. Котов приходится гнать, кастрюлю мыть.

– Ой, наши котята! – узнает матушка. – Вот озорники, это ж надо было в кастрюлю влезть! Ну как они тебе, не мешают?

– Отличные котята! – говорю. – Кстати, надо бы их побаловать. Азамат, какое у нас молоко свежее? Ну-ка, кися-кися…

Обычно на мой призывный клич они все трое являются, где бы ни были, но в этот раз третий, который Мюон, видимо, совсем загулял. Матушка глядит, как кошаки лакают из блюдца, и только головой качает.

– Как наши красавцы? Не появлялись? – спрашивает Азамат, разваливаясь на диване.

– Пока нет, – хихикает матушка. – Я утром на лестницу к третьему этажу выглянула, там такой храп стоит! А Змеелов ваш тихий. Странный он вообще.

– Да, есть немного, – охотно соглашается Азамат. – Ну так знаешь, ма, мы тут все со странностями, а одинаковым-то скучно.

– Обо мне говорите? – вопрошает легкий на помине Ирлик. Он тоже в хорошем настроении, видимо, от этого вина вообще похмелья не бывает. На плече у него сидит Мюон. Ясно, почему он за молоком не прибежал.

– А как же! – отвечаю, поскольку остальные несколько растерялись. – Беспокоимся, дорогого гостя долго не видно.

Ирлик хохочет и плюхается на диван рядом с Азаматом. Мюон вальяжно перемещается с его плеча на подоконник и принимается умываться.

– Эх, мягкие у тебя кровати, Байч-Харах! Где такую шерсть пуховую берешь только?

– У меня брат овец разводит как раз на шерсть для дифжир.

– Ишь ты как хорошо устроился! Наведаться, что ли, к твоему брату? Он как, не очень нервный?

– Есть немного, – признает Азамат. – Уж не пугайте его, будьте так добры.